вам бы здесь побывать
Выставка Василия Коханского открылась в казанском Доме дружбы народов – она о наших корнях, причем в буквальном смысле. Художник искусно обрабатывает корни деревьев, украшая инсталляции камнями – и природный материал обретает новый философский смысл. В центре выставки – «Древо жизни», а дальше мы видим развитие нашего мира – вплоть до его неминуемой гибели...
Василий Васильевич – человек непростой судьбы: переехал в Казань из солнечного Сочи, влюбившись в татарскую девушку. Финал этой сказки был сумрачным – жена заболела синдромом Альцгеймера и за последние 12 лет превратилась в беспомощного ребенка – все это закончилось в 2017 году, от переживаний Мастер перенес инсульт. Но все-таки в этих работах только светлая энергия, и надежда всегда есть – как аллегория этого «икона, проросшая корнями»: «Бог в Природе, и Природа–Бог!..»
В день закрытия выставки мне посчастливилось познакомиться с Мастером: он разложил передо мной три артефакта – загадочный аммонит, «камень моря», бусы из янтаря и камня и статуэтку китайского божка, выпиленную из рога: «Посмотрите и подержите эти вещи в руках – разве они не прекрасны?..». Потом повернулся и со вздохом окинул экспозицию печальным взором: «Скажите, это кому-нибудь нужно?..». Я что-то пробормотал в ответ про красоту, которая вдохновляет всех, а сам подумал – как это грустно, когда Мастер задает этот вопрос: проклятое время пустоты, проклятая «кали-юга»...
С весны 2018-го в казанской галерее «Хазинэ» друг за другом прошли три выставки, посвященные творчеству Веры Вильковиской, Дмитрия Жилова и Дмитрия Красильникова – ярких представителей казанской школы живописи, которые прославились на всю страну. В галерее открылась и четвертая выставка – художника-графиста Дмитрия Мощевитина...
Мастер родился не в Казани, но годы, проведенные здесь, сформировали его как художника. Наделенный талантом юноша в 1911 году поступает в Казанскую художественную школу, но не доучивается – по натуре Дмитрий был больше «бунтарем», рисовавшим смелые карикатуры на директора школы, из-за этого и из-за денежных трудностей учебу пришлось оставить. Лишь в 1918-ом художник-модернист вернулся в Казань для того, чтобы создать творческий союз «Подсолнечник», мобилизовав всех авангардистов города.
Юношеское бунтарство не покидало графиста всю жизнь – Мощевитин часто создавал смелые иллюстрации по произведениям Брехта, Лермонтова, Уайльда, которым советское руководство не давало «зеленый свет». Многие из работ были впервые представлены широкой публике. Выставленные произведения охватывают почти весь период жизни графиста: от авангардных гравюр молодости, выполненных почти что в стиле средневековой Японии, до поздних книжных иллюстраций. Все картины пронизывает общая страсть Мощевитина к стилизации, линеарности, орнаменту. В художнике есть будто бы чтото восточное – в одних работах множество резких линий, создающих у зрителя некое ощущение фатализма, в других – наоборот, композиция мягкая и словно невесомая, дающая повод для размышлений больше, чем для «жесткого» созерцания.
Точно так же и с лицами людей в рисунках – мы видим либо вдумчивость, уход от реальности, либо практически искажение человеческого лица под властью крайности, решительности и страсти. Будь молодой Мощевитин действительно средневековым японцем, то он был бы не иначе как самураем – хладнокровным и уравновешенным с виду, но готовым в любой момент обнажить меч.
Но не только страсти много в работах Дмитрия Павловича – столь же много сатиры, карикатуры, юмора. Художник тонко чувствовал невежество и пошлость, присутствовавшую в обществе, которую обличал в работах, похожих на комиксы. Мощевитин словно предчувствовал этот жанр: он любил помещать на одну работу сразу несколько композиций, чтобы создать живую, подобную кино, картину.
Кстати, обращение к кино в произведениях Мощевитина не случайно – графист и сам был в некоторой степени кинематографистом. Дело в том, что Дмитрий Павлович в качестве актера принимал участие в создании фильмов режиссера Попова, который тоже был учеником Казанской художественной школы...
Кстати, это направление творчества Мощевитина открывается для зрителя впервые – прямо на выставке можно посмотреть фильм «Крупная неприятность» 1929 года, в котором сыграл художник.
Опыт работы в кино нашел свое отражение в картинах – Дмитрий Павлович сделал ироничный рисунок для журнала «Прожектор». Композиция представляет собой перерыв во время съемок исторического фильма на фоне храмов – по площадке бегает режиссер голый по пояс, какая-то пожилая женщина бранится на курящих актеров. Операторы в творческой прострации осматривают место съемок, а актеры смиренно застыли как куклы в ожидании указаний режиссера. В общем, полная предтеча знаменитого советского мультфильма «Фильм, фильм, фильм»!..
Высокая поэзия и остеохондроз – просто несовместимы!.. Я это понял, побывав на поэтическом вечере Александра Филиппенко – разогревая свою негнущуюся спину, нанес мазь перед спектаклем с мыслью о том, что этим «пристрелю двух зайцев». А на деле – чуть не потерял сознание от ожогов, пока в зале не включили вентиляцию. Первые 20 минут спектакля прошли для меня, как в тумане – мне кажется, что после Бродского никто так не страдал из-за поэзии, как я!..
Вечер начался с 10-минутной задержки – мэтр из-за кулис призвал зал не расходиться, объясняя все настройкой света и звука. Затем он появился на сцене, двигаясь к микрофону довольно неуверенной походкой – у меня рухнуло сердце: неужели мы пришли на «одного» Филиппенко, а получили «другого»?..
Но с первых поэтических строк актерские бесы вновь вселились в него – фирменные жесты, резкие переходы, пружинистые движения вечного джазмена и стиляги («Чаттануга Чу-чу»): все это мгновенно вернулось к 74-летнему Александру Георгиевичу.
Он рассказывал трагическую историю нашей страны в поэтических диалогах Левитанского и Бродского, Самойлова и Пастернака, Окуджавы и Вознесенского. Он микшировал стихи так, словно один из них задавал вопрос, а другие отвечали: «Вся поэзия советских времен – это вечная недосказанность, символичность самой высокой степени, ведь поэты не могли впрямую говорить о том, что их волновало. Вот, например, знаменитое стихотворение Пастернака «Снег идет» – большинство думает, что это просто зимняя зарисовка, а на самом деле это ведь падают «снега времени»...
От фронтовой поэзии он переходит к новым рубежам – 1953 (смерть Сталина), 1956 (разоблачение культа личности), 1958 (год невручения Пастернаку Нобелевской премии) – между каждым разделом звучала соответствующая музыка, от Высоцкого до «Под музыку Вивальди», которая здорово усиливала впечатление от поэтических текстов. В разгар спектакля вдруг отключился микрофон – мэтр сделал паузу, а потом пояснил: «Именно так отключали микрофоны во время поэтических вечеров 60-ых в Политехе, но поэты продолжали читать стихи...»
Автограф-сессии не было, но было теплое и долгое прощание – любимого актера закидали цветами, а он признался, что читал эту композицию почти «с листа»: «Вообще-то я больше люблю веселую поэзию 20-ых с моим любимым Сашей Черным, но мне сказали, что для Казани надо сделать что-то более серьезное, основательное, а времени на репетиции не было. Хорошо, что у меня была поддержка в виде дочери за пультом звукорежиссера...»
Ушел со сцены мэтр в своем «фирменном» стиле – застыл перед кулисами в смешной позе, окинув гримасой Азазелло восхищенный зал: не будьте, мол, столь серьезны!..
Когда мы шли – с братом и его женой – на концерт этно-группы «Намгар», то вряд ли думали, что столкнемся с «бурятской Дженис Джоплин» – но это случилось!.. Их роковые переработки «музыки степей» – бурятских и монгольских напевов – производят потрясающее впечатление. При этом «Намгар» впервые в Казани выступает в профессиональном зале – до этого их только приглашали на этно-фестивали в Крутушке. Теперь количество их почитателей в Казани вырастет в разы – и это при том, что в этнической «бурятской» группе играют трое русских ребят – вот уж действительно, музыка не знает границ!..
После концерта Намгар Лхасаранова без всякой жеманной звездности раздавала автографы и фотографировалась с желающими в фойе зала Филармонии. Брат сначала не хотел, но в последний момент встал рядом: я говорю – «Это мой брат!», а она в ответ: «Брат-близнец?..» Действительно, на фотографии мы уже выглядим как близнецы, несмотря на шесть лет разницы. Приятно также, что на концерте встретили творческую молодежь – сын нашего друга Иван Бандеров, оказывается, с единомышленниками также создал этно-группу: сейчас они варятся в этом котле идей, не пропуская подобные мероприятия.
Но было и то, что расстроило: на концерт забрел какой-то, видимо, не совсем трезвый бедолага – и в порывах эмоционального потрясения орал во все горло: «Молодцы! Я от вас балдею!..». Вот по таким придуркам и формируется, подчас, представление о нашем городе – надавать бы ему по роже, да воспитание не позволяет!..
Все-таки хорошо иметь грамотные знакомства в шоу-бизнесе – сижу вечером, никого не трогаю, и вдруг звонок от Айрата Сельмушова, давнего приятеля детства: «Срочно все бросай и приходи на концерт «Пикника»!.. Есть две контрамарки...»
Лихорадочно собрался и побежал – по дороге позвонил Вадиму Николаеву: кто-кто, а он такой шанс не упустит. Подтянулись ко второму отделению – на «золотые хиты».
Обстановка в зале неизменна – как в лучшие годы полный аншлаг, а вот оформление сцены было уже новое, да и видеоряд отдельных песен обновили: Шклярский и компания не останавливаются на достигнутом.
После концерта – неожиданный бонус: идем с Вадимом по фойе, и вдруг администратор – давайте свои фотографии на автографы!.. А я в этот раз грамотно прихватил фотографию «Пикника» с концерта прошлого года – быстро перекинул из рук в руки. И вуаля – через три минуты моя фотография вернулась с... автографом Шклярского. Ну не чудо ли?.. Вот это вечер неожиданностей!..
Выставка Василия Коханского открылась в казанском Доме дружбы народов – она о наших корнях, причем в буквальном смысле. Художник искусно обрабатывает корни деревьев, украшая инсталляции камнями – и природный материал обретает новый философский смысл. В центре выставки – «Древо жизни», а дальше мы видим развитие нашего мира – вплоть до его неминуемой гибели...Василий Васильевич – человек непростой судьбы: переехал в Казань из солнечного Сочи, влюбившись в татарскую девушку. Финал этой сказки был сумрачным – жена заболела синдромом Альцгеймера и за последние 12 лет превратилась в беспомощного ребенка – все это закончилось в 2017 году, от переживаний Мастер перенес инсульт. Но все-таки в этих работах только светлая энергия, и надежда всегда есть – как аллегория этого «икона, проросшая корнями»: «Бог в Природе, и Природа–Бог!..»
В день закрытия выставки мне посчастливилось познакомиться с Мастером: он разложил передо мной три артефакта – загадочный аммонит, «камень моря», бусы из янтаря и камня и статуэтку китайского божка, выпиленную из рога: «Посмотрите и подержите эти вещи в руках – разве они не прекрасны?..». Потом повернулся и со вздохом окинул экспозицию печальным взором: «Скажите, это кому-нибудь нужно?..». Я что-то пробормотал в ответ про красоту, которая вдохновляет всех, а сам подумал – как это грустно, когда Мастер задает этот вопрос: проклятое время пустоты, проклятая «кали-юга»...
С весны 2018-го в казанской галерее «Хазинэ» друг за другом прошли три выставки, посвященные творчеству Веры Вильковиской, Дмитрия Жилова и Дмитрия Красильникова – ярких представителей казанской школы живописи, которые прославились на всю страну. В галерее открылась и четвертая выставка – художника-графиста Дмитрия Мощевитина...
Мастер родился не в Казани, но годы, проведенные здесь, сформировали его как художника. Наделенный талантом юноша в 1911 году поступает в Казанскую художественную школу, но не доучивается – по натуре Дмитрий был больше «бунтарем», рисовавшим смелые карикатуры на директора школы, из-за этого и из-за денежных трудностей учебу пришлось оставить. Лишь в 1918-ом художник-модернист вернулся в Казань для того, чтобы создать творческий союз «Подсолнечник», мобилизовав всех авангардистов города.
Юношеское бунтарство не покидало графиста всю жизнь – Мощевитин часто создавал смелые иллюстрации по произведениям Брехта, Лермонтова, Уайльда, которым советское руководство не давало «зеленый свет». Многие из работ были впервые представлены широкой публике. Выставленные произведения охватывают почти весь период жизни графиста: от авангардных гравюр молодости, выполненных почти что в стиле средневековой Японии, до поздних книжных иллюстраций. Все картины пронизывает общая страсть Мощевитина к стилизации, линеарности, орнаменту. В художнике есть будто бы чтото восточное – в одних работах множество резких линий, создающих у зрителя некое ощущение фатализма, в других – наоборот, композиция мягкая и словно невесомая, дающая повод для размышлений больше, чем для «жесткого» созерцания.
Точно так же и с лицами людей в рисунках – мы видим либо вдумчивость, уход от реальности, либо практически искажение человеческого лица под властью крайности, решительности и страсти. Будь молодой Мощевитин действительно средневековым японцем, то он был бы не иначе как самураем – хладнокровным и уравновешенным с виду, но готовым в любой момент обнажить меч.
Но не только страсти много в работах Дмитрия Павловича – столь же много сатиры, карикатуры, юмора. Художник тонко чувствовал невежество и пошлость, присутствовавшую в обществе, которую обличал в работах, похожих на комиксы. Мощевитин словно предчувствовал этот жанр: он любил помещать на одну работу сразу несколько композиций, чтобы создать живую, подобную кино, картину.
Кстати, обращение к кино в произведениях Мощевитина не случайно – графист и сам был в некоторой степени кинематографистом. Дело в том, что Дмитрий Павлович в качестве актера принимал участие в создании фильмов режиссера Попова, который тоже был учеником Казанской художественной школы...
Кстати, это направление творчества Мощевитина открывается для зрителя впервые – прямо на выставке можно посмотреть фильм «Крупная неприятность» 1929 года, в котором сыграл художник.
Опыт работы в кино нашел свое отражение в картинах – Дмитрий Павлович сделал ироничный рисунок для журнала «Прожектор». Композиция представляет собой перерыв во время съемок исторического фильма на фоне храмов – по площадке бегает режиссер голый по пояс, какая-то пожилая женщина бранится на курящих актеров. Операторы в творческой прострации осматривают место съемок, а актеры смиренно застыли как куклы в ожидании указаний режиссера. В общем, полная предтеча знаменитого советского мультфильма «Фильм, фильм, фильм»!..
Высокая поэзия и остеохондроз – просто несовместимы!.. Я это понял, побывав на поэтическом вечере Александра Филиппенко – разогревая свою негнущуюся спину, нанес мазь перед спектаклем с мыслью о том, что этим «пристрелю двух зайцев». А на деле – чуть не потерял сознание от ожогов, пока в зале не включили вентиляцию. Первые 20 минут спектакля прошли для меня, как в тумане – мне кажется, что после Бродского никто так не страдал из-за поэзии, как я!..
Вечер начался с 10-минутной задержки – мэтр из-за кулис призвал зал не расходиться, объясняя все настройкой света и звука. Затем он появился на сцене, двигаясь к микрофону довольно неуверенной походкой – у меня рухнуло сердце: неужели мы пришли на «одного» Филиппенко, а получили «другого»?..
Но с первых поэтических строк актерские бесы вновь вселились в него – фирменные жесты, резкие переходы, пружинистые движения вечного джазмена и стиляги («Чаттануга Чу-чу»): все это мгновенно вернулось к 74-летнему Александру Георгиевичу.
Он рассказывал трагическую историю нашей страны в поэтических диалогах Левитанского и Бродского, Самойлова и Пастернака, Окуджавы и Вознесенского. Он микшировал стихи так, словно один из них задавал вопрос, а другие отвечали: «Вся поэзия советских времен – это вечная недосказанность, символичность самой высокой степени, ведь поэты не могли впрямую говорить о том, что их волновало. Вот, например, знаменитое стихотворение Пастернака «Снег идет» – большинство думает, что это просто зимняя зарисовка, а на самом деле это ведь падают «снега времени»...
От фронтовой поэзии он переходит к новым рубежам – 1953 (смерть Сталина), 1956 (разоблачение культа личности), 1958 (год невручения Пастернаку Нобелевской премии) – между каждым разделом звучала соответствующая музыка, от Высоцкого до «Под музыку Вивальди», которая здорово усиливала впечатление от поэтических текстов. В разгар спектакля вдруг отключился микрофон – мэтр сделал паузу, а потом пояснил: «Именно так отключали микрофоны во время поэтических вечеров 60-ых в Политехе, но поэты продолжали читать стихи...»
Автограф-сессии не было, но было теплое и долгое прощание – любимого актера закидали цветами, а он признался, что читал эту композицию почти «с листа»: «Вообще-то я больше люблю веселую поэзию 20-ых с моим любимым Сашей Черным, но мне сказали, что для Казани надо сделать что-то более серьезное, основательное, а времени на репетиции не было. Хорошо, что у меня была поддержка в виде дочери за пультом звукорежиссера...»
Ушел со сцены мэтр в своем «фирменном» стиле – застыл перед кулисами в смешной позе, окинув гримасой Азазелло восхищенный зал: не будьте, мол, столь серьезны!..
После концерта Намгар Лхасаранова без всякой жеманной звездности раздавала автографы и фотографировалась с желающими в фойе зала Филармонии. Брат сначала не хотел, но в последний момент встал рядом: я говорю – «Это мой брат!», а она в ответ: «Брат-близнец?..» Действительно, на фотографии мы уже выглядим как близнецы, несмотря на шесть лет разницы. Приятно также, что на концерте встретили творческую молодежь – сын нашего друга Иван Бандеров, оказывается, с единомышленниками также создал этно-группу: сейчас они варятся в этом котле идей, не пропуская подобные мероприятия.
Но было и то, что расстроило: на концерт забрел какой-то, видимо, не совсем трезвый бедолага – и в порывах эмоционального потрясения орал во все горло: «Молодцы! Я от вас балдею!..». Вот по таким придуркам и формируется, подчас, представление о нашем городе – надавать бы ему по роже, да воспитание не позволяет!..
Все-таки хорошо иметь грамотные знакомства в шоу-бизнесе – сижу вечером, никого не трогаю, и вдруг звонок от Айрата Сельмушова, давнего приятеля детства: «Срочно все бросай и приходи на концерт «Пикника»!.. Есть две контрамарки...»Лихорадочно собрался и побежал – по дороге позвонил Вадиму Николаеву: кто-кто, а он такой шанс не упустит. Подтянулись ко второму отделению – на «золотые хиты».
Обстановка в зале неизменна – как в лучшие годы полный аншлаг, а вот оформление сцены было уже новое, да и видеоряд отдельных песен обновили: Шклярский и компания не останавливаются на достигнутом.
После концерта – неожиданный бонус: идем с Вадимом по фойе, и вдруг администратор – давайте свои фотографии на автографы!.. А я в этот раз грамотно прихватил фотографию «Пикника» с концерта прошлого года – быстро перекинул из рук в руки. И вуаля – через три минуты моя фотография вернулась с... автографом Шклярского. Ну не чудо ли?.. Вот это вечер неожиданностей!..
